|
Опубликовано в газете «Свет Утренней Звезды» №
5 (73) от 30
декабря 2009 года
У подножия миров
 Такие
понятия, как космическое мышление, космическое сознание и космическое
мироощущение все больше входят в современную жизнь. И нередко носителями их
становятся дети и молодежь. Девятиклассника Даниила Посаженникова из г.
Новокуз-нецка в полной мере можно отнести к такой категории подрастающего
поколения. С 13 лет он начал писать стихи и небольшие рассказы, больше
похожие на философские размышления, в которых ярко и образно отражается
неразрывная связь человека и вселенной.
Даниил с детства любит
читать книги братьев Стругацких, Гессе, Ж. Санд, Р. Баха, стихи Цветаевой,
Лермонтова, Бродского, Блока. Постоянно обращается к трудам Е.П. Блаватской
по теософии, объясняющим смысл человеческого существования на Земле. Толчком
к собственному творчеству послужила книга Дж. Лондона «Мартин Иден». Занятия
в литературных студиях «Запасный выход» и «Гренада», учеба в музыкальной
школе (с трех лет играет на скрипке), участие в многочисленных литературных
и музыкальных конкурсах помогают Даниилу в совершенствовании своего
литературного мастерства. В 2009 году вышел в свет первый сборник его
произведений «Художник». Предлагаем вашему вниманию несколько его рассказов.
На этот
раз я точно уверен
На этот раз я точно уверен, что за этим что-то
есть. Что-то грандиозное, и безусловно, исполненное смыслом. Не затертым и
мертвым, а живым… Тот, который жадно вдыхаешь, который пронизывает тебя,
который бьется где-то внутри, сквозит через глаза.
На этот раз я точно уверен… Именно в этот
момент, момент, когда все мои образы, воплощенные и лишь отдаленно
зарисованные, отточенные, доведенные до логического конца и лишь задуманные
вскользь, слились воедино. В маленькую фигурку одного человеческого
существа. В меня… И я пойму эти слова на столе, слова, которые разложила мне
Жизнь. Потому что я уже пережил это, осталось только еще пару раз прочитать
их, побывать на острие их смысла, и я пойму. Обязательно пойму.
За окном темно, километры ночи чернеют
повсюду, пропадая за горизонтом. Свет раскаленной лампочки покоится на
стенах комнаты, на оранжевом полу, на потолке. На книжных полках: средней,
нижней, третьей сверху. Преспокойно спит на стиснутых, прижавшихся друг к
другу книгах, на одиноких книгах на столе, на перевернутых вниз циферблатом
часах, пустом стакане. На ракушках, камнях и одном–единственном зеленом
яблоке.
Здесь таятся слова…
Жизнь неотделима от меня. Я могу это отрицать,
закрывать глаза, отмахиваться руками, но… Она всегда со мной. И этот
огромный, непонятный и понятый, грандиозный, вполне невозможный мир… Мой…
Только мой. Есть ваш мир, твой, его, их. Есть и один едино-общий, хотя слабо
различимый. А этот мой. И каждую вещь я вижу в одном свете, в одних красках,
а вы совершенно в других. И я безумно рад, когда кто-то из вас смотрит на
что-либо так же, как и я. Безумно рад. А так… Цвета, все запахи и звуки, все
живущее ныне и давно отжившее… И увядшие цветы иногда живее всех живых, и
ушедшие люди предстают передо мною ярче всех существующих.
Я один, и в то же время мы все вместе… Так
странно, даже смеш-но. Смеш-но…
- Пора, - шепчет мне Жизнь, - пора идти …
Я погружаюсь в тишину, я знаю, что у меня один
путь. Только один.
Вы слышите меня? Вы уверенны? Хорошо подумайте
и ответьте мне, вы точно слышите мои слова? А верите?
Я верю, и я буду во многих местах, но сейчас
мне надо еще раз пробежаться по словам Жизни. Начинаем с первого слова и… Вы
думаете, я внутри комнаты? Нет, я внутри бесконечного зала с миллионами
шкафов и сидений, я в сердце бушующего пира, я на грани твоих острых фраз,
на неизведанном дне. Я на серых, залитых дождем дорогах, на промытом оконном
стекле, на твоем подоконнике. Я смотрю через глазок двери и вижу себя
стоящим на пустой площадке в странной черной шляпе, клетчатом шарфе, пальто.
Я в небесах, ночных и безумно черных, я бьюсь о крыши каплями небесного
одеколона, я на лезвии двух противоречий, на лезвии красоты, на лезвии самых
высоких звуков. Они искрятся фонтаном, и отчетливо скользят их имена, и ноты
сверкают, взлетают на спиккато. Разве я в комнате?
Этот мир хоть и мой, но… Он не имеет границ и
вмещает в себя и твой мир, и его. Парадокс? Нет, вполне достижимое к
пониманию…
Я на вершине волны, я внутри солнца, я, стоя,
плыву в лодке, мои колени окутывает туман, мир еще дремлет… Я в пустом зале,
я на клавишах рояля, я внутри рояля, я и есть его звук.… Внутри лампочки,
раскаленный вольфрам, на кончике карандаша, на секундной стрелке. Я в
комнате.
Я в преддверии великого, и, безусловно, шагаю,
не оглядываясь. И еще многое, бесконечно многое не вошло в мой мир. И хотя
комната не сковывает мои силы, я выйду из нее. Можно ждать гостя очень
долго, всю жизнь, можно же самому пойти к нему, найти его…
Не забыть бы шарф, осень стремится к зиме…
Герой
Я не живу, я просто существую. Безнадежно, в
каком-то странном месте. Мое привычное занятие – расхаживание по комнате или
коридору, когда обнаружу его за дверью, чаще скрывающую бетонную стену. Чем
я занимаюсь в этом странном месте? Размышляю… Видите ли, эта комната – моя
тюрьма, и уйти отсюда мне нельзя ни единым способом. У меня есть большое
окно, где вместо стекол - облитые полумраком доски, и даже когда я открываю
его и обнаруживаю, что высота над землей сто сорок семь метров, мне
прекрасно известно - покинуть этот мир невозможно. Данный момент тянется для
меня вереницей шагов от деревянного кресла до запыленного шкафа, где лежат
книги с чистыми листами, не запачканными чернилами. Невозможно умереть, н е
в о з м о ж н о…
Потому, что я – ничто. Мое сердце бьется
только оттого, что в этом воздухе существует кислород. А во мне не
существует ничего, ни каких-либо качеств, ни характера, ни чувств. Даже как
такового лица у меня нет. Только возможность размышлять. Непрерывно, без
устали выстраивать скудные мысли… И я не чувствую ни скуки, ни досады, ни
злости, я не чувствую ничего. Но существую – просто так, бесполезно, и этим
фактом мучаю моего создателя, для которого стал навязчивой идеей. Он
пытается освободиться, но не может ни довести мою жизнь до логического
конца, ни полноценно начать ее. Этот мир меня не тревожит, но очень тревожит
его. Да, он, поистине, желает дать мне счастье, дать законченную мысль,
которая двигала бы мною, и дать, наконец, мир, который стал бы мне родным.
Вы не заскучали? Просто я напрочь лишен этого
чувства, впрочем, как и остальных, поэтому, наверно, зря тяну ваше внимание…
размышлениями… Извините… Ну ладно, вам кажется это безумием, абсурдом, моей
нелепой выдумкой? Я все объясню – я…- я Герой. Герой…, лишенный характера,
выдуманный, герой ненаписанного романа, повести… Неважно. Главное, что
выдуман не до конца. Не рожденный, я был лишь задуман автором. Я - кусочек
личности писателя, но не такой, как он, и живу где-то в его голове. Он не
решился забыть меня, а теперь и не может. Он не смог обречь меня на гибель,
а теперь… уже поздно.
Писатель должен развиваться вместе с героем,
сопереживать, мечтать, жить! Вкладывать в него, отдавать. И тогда герой
заживет полноценно. В какой-то степени для всех и для себя… Уже не важно.
Сейчас он снова пытается избавиться от меня,
лихорадочно, но каким бы это абсурдом ни казалось, он – моя тюрьма, а я –
его. Подхожу к окну. Берусь за железные ручки, тяну на себя, распахиваю… Что
же я увижу сейчас? Свет вместе с клочьями снега летел мне в лицо, обжигал,
но не радовал. Внезапно тягучие облака, сомкнувшись в воздушный щит,
преломили лучи солнца, но мгновение спустя лицо неба стало приветливым,
пелена растворилась, и медный шар снова ослеплял своим величием. Снег
куда-то пропал, и стало так ясно, чисто. Скольжу взглядом вниз. Где-то там
потрескавшийся асфальт обрамляет подножия увядших цветов – серых
небоскребов. Пусто, ни людей, ничего живого.
Машины столпились на перекрестке. Забытые,
удивленные, они словно вопрошали меня – «Где? Где?» И огромные светофоры
склонили свои цветные запыленные головы. И давно сломанные неоновые вывески
уснули тяжелым сном в этом несуразном необитаемом городе…
Внезапно мощные всплески звуков разрушили
тишину. Гул прокатился по испуганным улицам, и из-за чернеющего небоскреба
рванула огромная вспенившаяся волна. Бушующий поток бешено подхватывал
неуклюжие автомобили, разрывал стекла, переворачивал, гнул, ломал. Врывался
в окна, двери, оглушительно несся по асфальтным линиям, достигая двадцатого
этажа. Невозможно? Здесь все возможно. Разгневанный поток начал стремительно
возрастать, и на краю дикой пенной волны в панике кружились изогнутые
машины, железные павильоны, и все это неслось к моему одинокому окну. Я
беспристрастно следил за тем, как он набирал эту безумную высоту. 83-й этаж,
87-й, 95-й. Мне не было страшно, знал, что ничего не произойдет. Но не видел
смысла, поэтому захлопнул окно. Переждал несколько секунд, открыл… Бархатная
ночь улыбалась мне. Она тайно расстелилась на фиолетовой спящей пустыне, что
растянулась впереди моего маленького домика, прижавшегося к этой огромной,
бесконечной земле. Захлопнул окно.
И тут… шаги. Какие-то знакомые… Я почувствовал
радость, хотя и не представлял, что это такое. Может быть, он придумал,
придумал! Обернулся, в комнате царил беспорядок, за стеклом в шкафу стояли
настоящие, живые книги. Я распахнул дверь, чудный сад, дорожка… А по ней шли
люди! Они улыбались мне, махали руками, называли по имени. Я застыл, не
слышал их речей. Но имя, имя!!! Оно появилось у меня! Появилось вместе с
настоящим сердцем, живой мыслью, радостью, семьей. Я живу! Это мой сюжет,
это мое безграничное счастье…
Освобожденный писатель наконец-то спокойно
вдохнул животворящий воздух. Положил ручку. Мир и спокойствие впервые за
долгие месяцы проникли в его душу.
Как
долго ждали...
Здесь не хотелось слышать рвущиеся звоны
фанфар, разносившиеся тысячами отголосков. Воинственно марширующие,
вселяющие лихорадочное стремление бежать, лететь, действовать… Здесь, словно
перетекая в воздухе, кружил радужными волнами таинственный, неведомый нам
эфир. Кружил, затаив дыхание, покой…
Осторожно ступая, боясь потревожить,
благословенно шли куда-то вперед, все равно… Оглядывались на причудливые
пейзажи. Хрусталь изящно сплетенных веток, плавно преломляясь, сливался в
исполненные величия агатовые станы необыкновенных деревьев. Серебряный,
ласковый перезвон маленьких рубиновых птичек, порхавших вокруг.
Осторожно ступая, затаив дыхание, очарованные
шли куда-то вперед. Растворяясь в легкокрылых мелодиях, необъятном,
бесконечно близком дыхании неба…
Идти вечно, без устали, встречая и провожая
солнце восторженными взорами…
Хотели стать рубиновыми птичками и неожиданно
обнаружили крылья цвета вершинных недоступных снегов. Взлетели навстречу
искрящимся солнечным лучам, навстречу звонкому нежному свету. Все выше и
выше, над причудливыми, сотканными из переливающихся опалов, водами. Над
огромными изумрудными лесами…
Удивленные, зачарованные вдыхали хрусталь
чистейшего звонкого воздуха, вдыхали свет…
Поравнялись с величественно умиротворенными
облаками, устремившими взор за тонкую грань едва осязаемого горизонта… Плыли
по реке ароматного эфира, плыли все выше и выше в бесконечно спокойную
бездну…
Лететь вечно, без устали, падая в таинственный
колодец…
Солнце осталось где-то далеко внизу. Только
далекие челноки звезд, рассекающих бесконечность. Тишина…
Внезапно откуда-то возникло необъятное синее
солнце! Завороженно смотрели, когда также неожиданно исчезло… И тогда
увидели вспыхнувшие ладьи солнц где-то далеко внизу… Как? Все равно… Только
плыть бы в этой вечности.
И звезды танцевали, пели, расстояние перестало
существовать, перестало существовать и небо, и земля, и только
бесконечность, и только еще не понятое величие. Откуда? Куда? Где? Силы
притяжения исчезли вмести со звездами и планетами.
Бездна тьмы, но тьма ли это? Только огромное
спокойствие и уверенность царили повсеместно, когда внезапно исчезло все…
Как долго ждали.
Фото О.Ю. Герасименко, г. Новокузнецк |
