|
Опубликовано в Кузбасской Рериховской газете «Свет Утренней Звезды» №
2 (75) от 12
мая 2010 года
А.П. ЧЕХОВ – «ЧЕЛОВЕК ПОЛЯ»
К 150-летию со дня рождения
писателя
 Как известно, «при сильном желании» можно любому
писателю – поэту приписать всевозможные тенденции, даже резко
противоположные: от прогрессивных до крайне ретроградных. Возможно, это
особенность человеческой натуры. Так было всегда. И Пушкин, и Некрасов, и
Лесков бывали и вольнодумными писателями, и крестьянскими вождями, и
религиозными идеологами… Особенно старались литературоведы в советскую
эпоху, а в постсоветский период вдруг многие творческие личности, по воле
исследователей, превратились из революционеров в духовных вождей. Это может
происходить и в те времена, когда жесткая цензура, это может происходить и
тогда, когда цензура слаба или вообще сведена на нет.
А.П. Чехова во все времена мало понимали. Особенно его
взаимоотношения с верой, поэтому и приписывали ему всевозможные позиции, и
часто крайне противоположные друг другу. В 1904 году философ С.Н. Булгаков
писал: «Для Чехова характерно свойственное русскому сознанию искание веры,
тоска по высшему смыслу жизни, мятущееся беспокойство русской души и ее
больная совесть…» В 1910 году А.А. Измайлов – первый биограф Чехова,
отметил: «Он был плотью от плоти своего поколения, переплетавшего веру с
неверием». Сложное отношение Чехова к религии отмечали и другие мыслители.
Священник Н. Стойков опубликовал статью в «Богословском вестнике», где
сокрушался по поводу противоречия между идущей от культуры «бациллой
религиозного нигилизма и верой; между интеллигентски мыслящим умом и
порывами христиански мыслящего сердца». Б. Зайцев в книге «Чехов.
Литературная биография» пишет: «Чехов – «добрый самарянин» (возлюби ближнего
своего…); он – христианин, но не в сознании, а в тоскующем по божеству
сердце». Многие исследователи жизни и творчества А.П. Чехова убежденно
заявляли, что «вся жизнь его была христианская».
Однако существовал и другой полюс восприятия. Л.Н. Толстой
считал Чехова талантливым, безмерно добрым человеком, но сущим
«безбожником». «Я вижу в Чехове художника, а не учителя, пророка».
Мережковский высказался еще более резко: «А.П. Чехов, “учит, как соблазнять
женщин”. Учитель! Учитель чего?». Философ Лев Шестов даже обвинил Чехова в
том, что он всю жизнь убивал в людях надежду, а советский литературовед В.
Романенко заявлял: «Теперь на основании детального изучения его жизни и
творчества мы уже знаем, наверное: писатель был убежденным атеистом, причем
атеизм стал составной частью его материалистического миропонимания».
В 1910-е годы А.П. Чехов был достаточно близок с И.А. Буниным,
который оставил воспоминания о беседах с великим писателем в своих записных
книжках. «Много раз старательно-твердо говорил он мне, - вспоминал Бунин, -
что бессмертие, жизнь после смерти в какой то ни было форме – сущий вздор.
Это суеверие. А всякое суеверие ужасно. Надо мыслить ясно и смело… Но потом
несколько раз еще тверже говорил прямо противоположное: “Ни в коем случае не
можем мы исчезнуть после смерти”». Подобные вопросы у всякого большого
художника не могут быть решены в том духе, что как будто и верил, но как бы
не совсем. Позиция Чехова в вопросе веры, кроме собственных сочинений,
зафиксирована в нескольких текстах, записных книжках, дневниках. В феврале
1879 года он перенес в дневник следующую запись из первой записной книжки,
то есть сделал ее выражением собственной мысли: «Между “есть Бог” и “нет
Бога” лежит целое громадное поле, которое проходит с БОЛЬШИМ ТРУДОМ истинный
мудрец. Русский же человек знает какую-либо одну из этих двух крайностей,
середина же между ними не интересует его; и потому обыкновенно он не знает
ничего или очень мало». Что следует из этого текста? Первое, что существуют
две позиции: «есть Бог» и «нет Бога». Второе, что основная масса русских
людей стоит определенно либо по одну, либо по другую сторону. Третье, что
между двумя краями всегда существует «середина» - некое поле. И четвертое,
что в прохождении этого поля, труде его преодоления и есть весь «интерес»,
истинная МУДРОСТЬ». Получается – главной ценностью для него оказывается
громадность поля и процесс его прохождения, а также человек, взявший на себя
этот труд. И не случайно, что символом свободы, которую на пороге смерти
обретает герой «Архиерея», оказывается именно поле: «А он уже не мог
выговорить ни слова, ничего не понимал, и представлялось ему, что он уже
простой, обыкновенный человек, идет по полю быстро, весело, постукивая
палочкой, а над ним широкое небо, залитое солнцем, он СВОБОДЕН теперь, как
птица, может идти, куда угодно». Герой Чехова в этот момент определенно шел
не от Бога и даже не к Богу – он шел по полю абсолютной свободы, отряхнув
пред ликом вечности со своих ног все, что СВЯЗЫВАЛО его: сан, условности,
житейскую суету.
Чтобы понять, откуда взялась эта позиция «ЧЕЛОВЕКА ПОЛЯ»,
необходимо познать истоки и характер религиозности писателя. Чехов с раннего
детства был погружен в атмосферу бытового православия. Отец Павел Егорович
был человеком строгих домостроевских правил и воспитывал детей в суровом
религиозном духе. С детской поры будущего писателя окружали иконы, кресты,
лампады; в Таганроге вместе с братьями он пел в самодеятельном церковном
хоре, в доме устраивались молебны, было большое число религиозных книг, по
которым все дети обучались грамоте. Кстати, один из сотоварищей по гимназии
вспоминает, что «единственный предмет, которым с удовольствием занимался
Антон, был Закон Божий. Протоирей Покровский (преподаватель Закона Божьего)
очень любил Антона». Из всего этого следует, что Антон Павлович прекрасно
знал Священное Писание, все церковные обряды. Однако в вере Павла Егоровича
преобладал формализм, назойливо-поучающий тон, не было теплоты и терпимости,
что отрицательно повлияло на отношение взрослого Чехова к религиозному
воспитанию.
Современник Антона Павловича, профессор ботаники Московского
университета, первый переводчик на русский язык книги Ч. Дарвина
«Происхождение видов» С.А. Рачинский считал, что народная школа должна быть
безраздельно передана в ведение духовенства. При обсуждении этого вопроса
Чехов высказал следующую мысль: «Да, таких людей, как Рачинский, очень мало
на белом свете… Я готов за Рачинского живот свой положить, но… я не отдал бы
в его школу своих детей. Почему? Я получил в детстве религиозное образование
и такое же воспитание – с церковным пением, с чтением апостола и кафизм в
церкви, с исправным посещением утрени, с обязанностью помогать в алтаре и
звонить на колокольне. И что же? Когда я теперь вспоминаю о своем детстве,
то оно представляется мне довольно мрачным; религии у меня теперь нет.
Знаете, когда, бывало, я и два моих брата среди церкви пели трио «Да
исправится» или же «Архангельский глас», на нас все смотрели с умилением и
завидовали моим родителям, мы же в это время чувствовали себя маленькими
каторжниками… Рачинского я понимаю, но детей, которые учатся у него, я не
знаю. Их души для меня потемки. Если в их душах радость, то они счастливее
меня и братьев, у которых детство было страданием». Близкая мысль звучит и в
письме писателя к А.С. Суворину: «Вообще в так называемом религиозном
воспитании не обходится дело без ширмочки, которая недоступна оку
постороннего. За ширмочкой истязают, а по сю сторону ее улыбаются и
умиляются. Недаром из семинарий и духовных училищ вышло столько атеистов».
Герой из «Рассказа старого садовника» говорит: «Веровать в Бога нетрудно. В
него веровали и инквизиторы, и Бирон, и Аракчеев».
Нужно сказать, что на позицию Чехова наложило отпечаток не
только религиозное воспитание в семье, но и время. По словам литературного
критика И. Виноградова, в конце XIX века в интеллигентской среде господствовало «новое
внерелигиозное сознание», которое «оказывалось перед насущной необходимостью
заново обосновать всю систему нравственно-ценностного ориентирования в жизни
– ту систему, которую раньше держала в руках только церковь». В.Г. Короленко
в письме к Михайловскому подтверждает эту мысль: «Мы прежде всего ищем уже
не героя, а НАСТОЯЩЕГО человека, не подвига, а душевного движения, хотя бы и
не похвального, но зато непосредственного (в этом и есть сила, например,
Чехова)».
Проблемы нравственности в новых условиях волновали Чехова еще
в апреле1879 года. В письме брату Михаилу он советует прочитать статью И.С.
Тургенева «Дон Кихот и Гамлет», которая на него самого произвела сильное
впечатление. Молодой Чехов не видел вокруг себя «самоотверженных
альтруистов, верящих в идеал», но его разум уже в то время был настроен на
серьезные размышления о высшей жизненной правде, о праведниках вне Церкви.
Можно смело сказать, что литературные произведения А.П. Чехова в основном
посвящены проблеме поиска новой системы ориентирования при сознательном, как
бы заранее оговоренном отказе от веры в Бога, от Церкви.
Праведничество без веры в Бога – основная тема повести
«Скучная история». Профессор с мировым именем Николай Степанович, жаждущий
общей идеи, иными словами, высшей, ничем, даже смертью, не разрушаемой
правды жизни, «Бога живого человека», находится в состоянии… «человека
поля». Он не знает всей истины жизни и просто не может, хотя и хочет, помочь
близким людям, которые так надеются на его помощь. В состоянии
праведничества без Бога находится и главный герой повести «Моя Жизнь» Михаил
Полознев. Он старается жить по правде, по справедливости, но его стремление
к правде оборачивается немирным состоянием духа, постоянным осуждением
других людей, отъединением от них, разрушением личной жизни. И Мисаил и
Редька усиленно трудятся, пытаясь противостоять «лже», однако Чехов дает
понять, что его герои не знают, ради какой правды терпят они скорби и
болезни.
Как известно, отказ от Бога, от Церкви характеризовал не
только героев, но и самого автора. Суворину в письме от 25.11.1892 г. Чехов
пишет: «Политики у нас нет, в революцию мы не верим, Бога нет, привидений не
боимся, а я лично даже смерти и слепоты не боюсь». Дягилеву в ответ работать
вместе с Мережковским: «…Мережковский… верует определенно, верует учительски,
в то время как я давно растерял свою веру и только с недоумением поглядываю
на всякого интеллигентного верующего». Очень интересна в этом плане оценка
Чеховым романа Л.Н. Толстого «Воскресение»: «Конца у повести нет, а то, что
есть, нельзя назвать концом. Писать, писать, а потом взять и свалить все на
текст из Евангелия, - уж это очень по-богословски. Почему текст из
Евангелия, а не из Корана? Надо сначала уверовать в Евангелие, в то, что
именно оно истина, а потом уже решать все текстами». И это сказано при
огромном уважении к Л.Н. Толстому и его творчеству. Именно Чехов
неоднократно повторял, что если умрет Толстой, то все «пойдет к черту» и не
будет у русских людей нравственной опоры. Несмотря на глубокое уважение к
Толстому, Чехов шел своим путем.
Очень интересно рассуждение Чехова, уже студента медицинского
факультета, по поводу недостатков романа П. Бурже «Ученик». Чехов пишет
Суворину: «материальное не есть что-то случайное, преходящее; оно необходимо
и неизбежно и не во власти человека. Все, что живет на земле,
материалистично по необходимости. Вне материи нет ни опыта, ни знаний,
значит, нет и истины… Если бы Бурже …одновременно потрудился указать
материалистам на бесплотного Бога в небе, и указать так, чтобы его увидели,
тогда бы другое дело». В этом высказывании просматривается позиция
естественника, материалиста Чехова: он не отрицает существование
«потустороннего». Просто он считает, что То, что недоступно человеческому
знанию не может являться предметом утверждения или отрицания.
Что касается Христа - Чехов принимает позицию Э. Ренана,
настаивающего на Его человеческом происхождении. И принимает Христа, как
высоконравственную личность, а не как Бога в понимании христианской веры.
Эта точка зрения прослеживается в письме к Щеглову от 22.03.1890 г.
Евангельское учение для Чехова – не божественный дар, а высшая ступень в
естественном развитии человеческих понятий о нравственности: «нет ни низших,
ни высших, ни средних нравственностей, а есть только одна, а именно та,
которая дала нам во время оно Иисуса Христа и которая теперь мне, вам и
Баранцевичу мешает красть, оскорблять, лгать и прочее, прочее». Во всем
творчестве 1880-х годов, в письмах этого периода Христос у Чехова
характеризуется как личность. Например, «Христос <…>, стоявший выше врагов,
не замечавший их, натура мужественная, ровная, широко думающая».
Чехов резко отрицательно относился к открывавшимся в
Петербурге в конце XIX
века религиозно-философским собраниям интеллигенции и духовенства. Писатель
не отвергал богоискательства, но считал, что оно должно быть
сокровенно-интимным, а не публичным: «Нужно веровать в Бога, а если веры
нет, то не занимать ее места шумихой, а искать, искать, искать одиноко, один
на один со своей совестью». Что он и делал не на словах, а на деле. То
хлопотал об устройстве в Москве первого народного дома с читальней,
библиотекой, аудиторией, театром; то добивался, чтобы в Москве была
выстроена клиника кожных болезней; то хлопотал в Крыму об устройстве первой
биологической станции; то собирал книги для всех сахалинских школ; то строил
в районе Мелихова одну за другой три школы для крестьянских детей, а заодно
и колокольню и пожарный сарай для крестьян, и потом еще четвертую школу; то
поехал на Сахалин, выполнив этим незаменимую работу для России, прекрасно
зная свое физическое состояние. «Если каждый человек на куске земли своей
сделал бы все, что он может, как прекрасна была бы наша земля».
В письме к Миролюбову Чехов повторяет: «До тех пор человек
будет сбиваться с направления, искать цель, быть недовольным, пока не отыщет
своего Бога. Жить во имя детей или человечества нельзя. А если нет Бога, то
жить не для чего, надо погибнуть». И еще: «Человек или должен быть верующим,
или ищущим веры, иначе он пустой человек». В состоянии поиска истины в жизни
не только автор, но и его герои. Послушники, дьяконы, священники, архиереи у
Чехова такие же люди, как прозекторы, купцы, батарейные командиры,
следователи, извозчики. Весь этот разнообразный люд прекрасен именно тогда,
когда живет с добром, Богом в сердце. В рассказе «Святой ночью» писатель
показал, как прекрасно добро, как удивительны православные богослужения, как
чиста монашеская дружба иеродиакона Николая и послушника Иеронима, как
сильно смирение этого послушника. В этом рассказе нет и капли иронии, так
присущей Чехову. Николай умирает накануне Пасхи, что считалось в народе
признаком особой милости Божией, праведности почившего. А как прекрасен
образ священника отца Симеона в «путевых заметках» книги «Остров Сахалин»:
«Почти все время поп Семен проводил в пустыне. <…> Он замерзал, заносило его
снегом, захватывали по дороге болезни, донимали комары и медведи <…>, но все
это переносил он с необыкновенной легкостью, пустыню называл любезной и не
жаловался, что ему тяжело живется». Личность праведного о. Симеона стала
легендарной в Сибири, покоряла загрубелые сердца солдат и ссыльных. Липочку
из повести «В овраге» не смогли сломить никакие страдания. Ее душа
оставалась все такой же чистой и смиренной. Не скрывает писатель и источник
стойкости своей героини – это вера в Бога, это всегдашнее обращение глаз и
души к небу. Липа чувствовала, что «как ни велико зло, все же ночь тиха и
прекрасна, и все же в Божьем мире правда есть и будет, такая же чистая и
прекрасная».
В то же время вера Чехова в науку, в людей подвига и
отсутствие глубокой веры в Бога, в благодатность Церковной жизни позволяли
ему лишь любоваться христианским миром. До конца своих дней он сохранил
любовь и нежность к христианским праздникам: «Я так люблю Рождество –
кажется, сам Бог ездит на санях». А про Пасху он говорил, что ни одной
пасхальной ночи не провел в постели, что любил бродить по Церквям, слушая
пасхальный перезвон и праздничное пение. И в то же время он продолжал искать
гуманистический идеал праведника.
Очень хорошо подметил В.П. Катаев: «У “человека поля” в
чеховском смысле был внутренний компас – не указывающий на единственный
ориентир, но настроенный на чуткое различение правильного и ложного
направления движения и поисков. Для Чехова существенно важны “правильная
постановка вопросов”; “настоящая правда”, “истинный мудрец”». Согласно
Чехову, настоящей правды, «истины настоящего Бога» не знает никто, но это не
означает, что ее нет, она – реальность, только непознанная или ложно, узко,
односторонне определяемая теми, кто претендует на ее знание.
Но в этом вопросе он рассчитывал на будущее. Это подтверждает
его письмо к С.П. Дягилеву от 30.12.1902 года: «Религиозное движение, о
котором вы пишете, само по себе, а вся современная культура сама по себе, и
ставить вторую в причинную зависимость от первой нельзя. Теперешняя культура
– это начало работы во имя
великого будущего, работы, которая будет продолжаться, может быть, еще
десятки тысяч лет для того, чтобы хотя в далеком будущем человечество
познало истину настоящего Бога, т.е. не угадывало бы, не искало бы в
Достоевском, а познало ясно, как познало, что дважды два есть четыре.
Теперешняя культура – это начало работы, а религиозное движение, о котором
мы говорили, есть пережиток, уже почти конец того, что отжило или отживает».
Чеховская позиция – не колеблющаяся стрелка на заданной шкале,
но множественность стрелок, указывающих на плоскости самых разных
направлений. Или еще резче: эта позиция находится, быть может, вообще в
другой плоскости или в другом измерении. Как «человек поля» будучи
бесконечно свободен, не стоя ни на одном из полюсов, Чехов, благодаря этой
вненаходимости, мог думать о синтезе науки и веры: «Если человек знает
учение о кровообращении, то он богат; если к тому же выучивает еще историю
религии и романс «Я помню чудное мгновение», то становится не беднее, а
богаче, - стало быть, мы имеем дело только с плюсами…»
Л.П. Новикова, г.
Новокузнецк
Иллюстрация: О.Э. Браз.
Портрет А.П. Чехова. 1898
Литература:
1. Измайлов А.
Вера и неверие. (Религия Чехова) // А.Измайлов. Литературный Олимп. М.,
1911. С. 10.
2. Зайцев
Б.Чехов. Литературная биография. Нью-Йорк, 1954. С. 229.
3. Тейяр де
Шарден П. Феномен человека. М., 1981. С. 32.
4. Чехов в
воспоминаниях современников. М., 1960. С. 597-598.
5. Сухих И.Н.
Проблемы поэтики А.П. Чехова. Л., 1987. С.161.
6. Капустин
Николай. Чехов и религия // Газета «Литература». Приложение «Первого
сентября» 2009. № 3.
7. Дунаев М.М.
Православие и русская литература. М., 1998.
8. Чудаков А.П.
Между «есть Бог» и «нет Бога» Чехов и вера // Новый мир. 1996. № 9.
9. Собенников
А.С. Между «есть Бог» и «нет Бога» лежит целое поле. (О
религиозно-философских традициях в творчестве А.П. Чехова). Иркутск, 1991.
|
